Каждый раз, когда случается мне побывать на Кавказе, я стараюсь хоть на час другой поехать в горы в свой родной аул, где провел чуть меньше десяти детских лет. Это были самые счастливые годы в моей жизни. Конечно, у всех есть тот самый заветный уголок на земле, с которой мы связаны незримой нитью и куда всегда возвращаемся по зову сердца. Не передаваемые чувства испытываешь в эти волнующие минуты, когда вступаешь на родную землю. Сомнения уходят, душа очищается, как воздух промытый дождем, мысли становятся светлыми, и думается красиво. И погостив короткое время, исполненный душевной благодатью, снова отправляешься в путь, навстречу неизвестности и неизбежным потерям.
На этот раз я отправился в горы с твердым намереньем провести в ауле несколько дней, хотя свободного времени было в обрез. Что касается моих друзей раннего детства, одних уж нет, а иных раскидала судьба. Жители аула мне, практически, не знакомы, благо, там живет мой близкий родственник. Я долго колебался и решил, таки выложить свои впечатления о тех проведенных мною днях. Конечно же, я далеко не писатель и никогда не мечтал им стать. Если у читателя будут некоторые нарекания в мой адрес, прошу меня строго не судить.
Доехав, наконец, до пункта назначения мы, как водится, провели некоторое время в дружном общении. Солнце перевалило за полдень, погода стояла великолепная. Дыхание тысячи растений, аромат, исходящий от леса и обилия диких цветов, горный пейзаж наполняли душу восторгом. В такие минуты действительно чувствуешь себя счастливым.
Тут как раз гостил мой племянник, и он настоял, что б мы отправились на шашлыки на берег речки. Нам на встречу шла девушка, с гибкой талией, неся воду на перекинутом через плечо коромысле. До краев наполненных кристально чистой водой в ведрах играли солнечные зайчики, быстро сменяя друг друга. Она шла, слегка наклонив голову, то ли думая о чем то, то ли любуясь на собственную тень. Еле заметная улыбка скользила на ее молодом лице. Поравнявшись с нами, она вежливо поздоровалась. Завидев ее необыкновенные глаза, я погрузился в воспоминания. На противоположном берегу речки ребятня гоняла мяч, громко окрикивая друг друга. Слышимость такая, будто они совсем близко. Какая их ждет жизнь?
Через висячий над речкой мост неуклюже шел согбенный старик, в папахе и с тростью в руке. Он то и дело останавливался, чтобы передохнуть, держась тощей рукой за натянутый трос, вероятно вспоминая былые годы. Кругом до боли знакомые места. Мы расположились вблизи речки у подножья горы, вершина которой уходила в небо. Помню, был еще ребенком, мечтал взобраться на неё и посмотреть большая ли земля. Детские мечты всегда наивны, но полны романтизма. С аппетитом поев вкусный шашлык, я решил исполнить свою давнюю мечту и отправился в горы. Обрывки фраз моих спутников, их звонкий смех еще некоторое время долетали до моего слуха. Я поднимался все выше и выше. Сердце неистово билось в груди, кровь больно била в голову. Через час с лишним моего пути я оказался на краю огромной пропасти. В нее страшно было смотреть. Кровли крыш домов, разбросанных там и сям, казались маленькими и смешными.
Горная речка серебряной нитью, петляя, уходила вдаль и терялась за дальним массивом горного хребта. Белое, как клок ваты, облако медленно проплывало над моей головой. Казалось, я рукой мог дотронуться до нее. Орел кружил со мной наравне над ущельем, не шевеля крылами, выискивая добычу. Пение птиц, запахи цветов наполняли душу не передаваемым восторгом. Воздух здесь чист, как поцелуй ребенка. Красота природы завораживает и восхищает, как светлая любовь к прекрасной женщине. Я не стану описывать все прелести окружавшего меня ландшафта. Смысл рассказывать о Мадонне Рафаэля, если вы не видели оригинал. А надо признать, она великолепна, потому как по окончании своего шедевра автор упал перед ней на колени и плакал, пораженный ее красотой. Он может и казался жалким в эти минуты, но был прекрасен в чистом проявлении чувственной души.
Впереди меня, увенчанные белым покрывалом, возвышались снежные горы, храня таинственное молчание. В центре одна, как колосс, возвышалась над остальными, как царь на троне. Легкие метели дозором ходили вокруг них, лениво сдувая снежную пыль. При виде всей окружающей меня картины, мне хотелось крикнуть во весь голос: «Я люблю этот мир! Я люблю эту землю! Вдруг все житейские невзгоды, не сбывшиеся мечты, все стало жалким и пустым и потеряло всякую актуальность. Странная тоска вдруг овладела мной: «Здесь жили и выживали люди минувших поколений, думал я, — и никто не скажет, какими они были. И нас, в свою очередь, унесет ветер времени, а эти немые исполины, как прежде, останутся стоять далекие от горестей и бед людских».
Вдруг резкий поблизости звук прервал мои раздумья. На гребне отвесной скалы, словно ниоткуда, появился горный Муфлон. Он был величествен и красив. Бодливо склонив огромные рога, он деловито и с напыщенностью озирал окрестность, как истинный хозяин здешних мест. Однако он неплохо чувствует себя в своей стихии, подумалось мне, потому как он не обращал ни какого внимания, что под ним бездна. Я, затаив дыхание, любовался на его грациозный облик. Завидев меня, он громко фыркнул. Ударив ногой о землю, далеко назад откинул голову, выражая свое недовольство тем, что я проник в его обитель. Через секунду он исчез, как степной ветер. Легкие клубы пыли вились на том месте, где он только что стоял. Кормившаяся неподалеку, семейка диких кабанов, услышав грохот падающих камней, с визгом скрылась в лесу, почуяв неведомую опасность.
Поодаль на небольшой поляне находилось небольшое озерцо. Два тополя, растущие у кромки, как девчонки, застенчиво любовались на свое отражение в зеркальце воды. Поляна, усеянная разносортными цветами, походила на цветной ковер, сшитый руками умелого мастера. Солнце катилось к закату, и темная тень ложилась на противоположный хребет. Откуда-то снизу доносилось далекое: Э-Э-Э-Э-Э…. Это мои товарищи звали меня, размахивая головешками, давая понять, что мне пора возвращаться. С большой неохотой я отправился в обратный путь. Придя домой, на ходу скинув с ног обувь, я развалился на дощатые нары, устланные овечьими шкурами под навесом. Я лежал на спине, закинув руки под голову, глядя в потолок. Племянник подсел ко мне на табурете, рассказывая о своих грандиозных планах. Я его не перебивал и не слушал. И вскоре я уснул тихим мертвецким сном.
Утро выдалось ясным и солнечным. Редкие белые облака медленно плыли по небу, подобно людям, которым некуда спешить. Свежий утренний воздух наполнял грудь, придавая бодрящее действо. Жители аула копошились во дворах, выполняя свои рутинные дела, которые никогда не заканчиваются. Слышалось отовсюду блеянье выгоняемых на пастбище отары овец, вперемешку с мычанием коров. Лай сторожевых собак дополнял всеобщую картину. Черный кот, взобравшись, на столб забора, съежившись, озирал на происходящее с каким то безучастием. Густой, зеленый лес, росший по горам вокруг из разновидных деревьев, производил ярко выраженную картину. Пение многоголосых птиц, как волшебная живая музыка, доносилось отовсюду. Зеленая сочная трава, растущая вокруг, наполняла воздух живительным озоном. Солнце, украдкой выбравшись из-за далекой снежной горы, озаряло окрестность благодатным светом. На душе легко и свободно. Ни о чем не хочется думать в такие минуты. Постояв и налюбовавшись красотами природы, я сел в машину и решил проехаться по аулу. Следуя мимо неподалеку одного двора, я остановил машину и вышел из нее, заметив выходящего черного быка с белой отметиной посередине лба. Он был внушительных размеров. Бык остановился в двух шагах и удивленно озирался на мою машину, вероятно думая, что это за живность? Следом выходил хозяин дома. Мы поздоровались. Видя, как я любуюсь на этого «монстра», он подошел, широко улыбаясь. «Славный у меня бык!», — с довольным видом произнес он. Я подтвердил.
«Это было в прошлом году, поздней осенью», — живо начал он рассказывать. Надо заметить, что Чама (прозвище) ни когда с сызмальства не отлучался от своей матери. Они всегда паслись рядом, и если корова ляжет поодаль, то Чама тяжело вставал и уходил к ней. И домой они вечерами всегда приходили вместе. Как- то раз, вопреки обыкновению, они не воротились. Я успокаивал себя и домашних разными доводами. А на душе была тревога. На второй день беглый поиск ничего не дал. Накануне прошел дождь, а днем раньше я обрубил Чаме копыта. На третий день, возобновив поиски, я нашел его след и пошел по нему. Неподалеку от аула, пройдя через лес, я вышел на поляну. И что ты думаешь? Вся поляна – трава вперемешку с цветами – была истоптана копытами. Повсюду следы борьбы. Волк валялся прямо передо мной, раздавленный в неестественной позе. Мертвая корова лежала с перегрызенной шеей, откинув далеко назад голову. Широко открытое око смотрело в пустоту. Чама стоял над своей матерью и слезы текли из его глаз, образуя по шерсти широкие борозды. Второй хищник – крупный самец, пронзенный насквозь, висел у него на роге, как мешковина, в последней ухмылке обнажив оскал острых клыков. Много трудов мне стоило пригнать Чаму домой. Он то и дело норовил, развернувшись, побежать обратно. Уж такая была у них любовь, если можно так выразиться. Вот бы всем людям так же», — многозначительно изрек он, заканчивая свой рассказ. При этом похлопывая по крутой шее и поглаживая скотину, давая ей разные нежные названия. Чама стоял, невозмутимо и не шевелясь, будто догадывался, что речь идет о нем.
Попрощавшись с хозяином, я сел в машину и поспешил ретироваться, пока Чаме не взбрело в голову с помощью рогов прочистить себе выход со двора. Отъехав немного, мне пришлось остановиться, так как отара овец, выгоняемая на пастбище, загородила проезд. Я вышел из машины. Совершенно голый мальчуган, ловко орудуя кнутом, и громко покрикивая, помогал отцу. Я полез вытащить застрявшего в проеме ворот белоснежного, кудрявого ягненка, как огромный сидевший за будкой волкодав накинулся на меня. Если бы не ограниченная длина цепи, не знаю, чем бы все закончилось. Буквально в полуметре от меня до предела натянутая цепь швырнула его обратно. Вторая, не менее яростная, атака увенчалась тем же успехом. Хозяин, заметив происходящее, громко крикнул на пса, и тот присел и затих, злобно рыча и не сводя с меня пристального взгляда. Наконец, отъехав на некоторое расстояние, мне пришлось снова остановиться, так как ягненок громко блея, бежал за машиной. Я отнес его на руках поближе к отаре и уехал. Через зеркало заднего вида я наблюдал как он, припав на колени передних ног, поглощает молоко овечки, энергично мотая коротким хвостиком.
Оставив машину под тенью дуба, я отправился бродить по аулу. Посидев со стариками, послушав их мудрые речи, я продолжил свой путь. Все встречные наперебой звали меня к себе в гости. Я отказывался под разными предлогами: мне хотелось побыть одному.
Один местный житель все-таки почти силой затащил меня к себе, увидев, что я иду мимо. Жена его, молодая женщина, с красивым именем Элина, только что приготовила жижиг-галныш (чеченское национальное блюдо: мясо с галушками и чесночным рассолом). Только мы вступили под навес, примыкавший к дому, запах вкусного кушанья ударил в нос, нагоняя аппетит. Мы вошли в дом, и маленький мальчик при виде незнакомца исподлобья смотрел на меня. Я носил с собой в кармане леденцы, чтобы поменьше тянуло курить. Достав несколько штук, я протянул мальчику. В ту же секунду из соседней комнаты выбежали еще два голопузика. Я высыпал все содержимое с кармана на стол, накрытый клетчатой клеенкой. Они тут же, разобрав все леденцы, выбежали на улицу. Через некоторое время, собравшись в дружный кружок, они с важностью демонстрировали друг другу различные обертки от леденцов.
Отблагодарив радушных хозяев за сытный обед, я вновь отправился бродить по аулу. Солнце светило в зените, и легкий ветерок дул освежающе. За общими беседами и совместными чаепитиями незаметно пролетел день. Те, которые знали, что мне через день уезжать, желали мне всего самого доброго. Заслышав в свой адрес искренние и добрые пожелания, я был неподдельно тронут. Солнце медленно заходило за гребень горного хребта. Сытые стада и отары овец, лениво пощипывая траву, не спеша возвращались во дворы. Веселая ребятня беззаботно еще резвилась на берегу реки. От лучей заходящего солнца вершина снежной горы светился как грань алмаза. Голубое сияние ореолом сгущалось на небе, предвещая приближение ночи. Редкие звезды сияли, разбросанные там-сям, как подвешенные гирлянды различных цветов. Скалистые горы взирали ввысь, храня отрешенность. Полуразрушенные временем боевые башни у подножья скал, стояли в немом молчании, как свидетели минувших веков. С мечети донесся глас муллы, призывавший правоверных к вечерней молитве.
Сквозь легкие пары лес стоял вокруг в безмолвии, храня задумчивую грусть. Туман змейкой сползал вниз по расселинам скал и белой пеленой ложился по ущелью. Воды Аксая, вырвавшись из теснины скал, текли свободно и легко, с косматой гривой на гребнях волн. День неохотно уступал свои права наступающим сумеркам. Над Кавказом опускалась ночь.
Неподалеку во дворе дома компания молодых ребят и девушек резвилась, танцуя лезгинку под ритмичное рукоплескание, бой барабана и звуки Дечиг – Пондар (музыкальный инструмент наподобие балалайки). Девушки сидели на низких деревянных скамейках, а юноши отдельно напротив их на другой стороне круга. Один молодой человек, в ритме танца, подойдя к сидевшей на скамейке девушке, сделав небольшой поклон, пригласил ее на танец. Девушка, словно ждала его приглашения, встала одетая в длинное светлое платье до пят и, раскинув руки, поплыла как лебедь. Статный юноша, держа вытянутую правую руку за спиной горянки, а левую поджав на уровне своей груди, изящно перебирая ногами, водил девушку по кругу, не сводя с нее влюбленного взгляда. Оказавшись на месте, где сидели его товарищи, он кружил вокруг девушки, не давая ей прохода. Девушка, закрыв половину своего лица белой прозрачной косынкой, придерживая ее двумя пальцами и вытянув горизонтально вторую руку, кружилась на месте. Наконец получив свободу, она поплыла над землей легко и свободно, делая красивые, замысловатые движения руками. Сделав еще несколько кругов, девушка села на свое прежнее место. Бросив взгляд из-под черных бровей на своего кавалера, и подарив ему свою розовую улыбку, девушка опустила глаза и стыдливо повернулась в сторону. Молодой человек, стоя напротив нее, наклонил голову и приложил правую руку к груди, выражая ей свою благодарность. В мгновение ока, не чувствуя собственного веса, юноша оказался возле своих товарищей и приступил к завершающему этапу своего танца, под взрыв ритмичных рукоплесканий и бой барабана. Давай, Саид, давай – раздались ободряющие возгласы присутствующих из полумрака. И наш Саид рад был стараться. Кружась в вихре танца, он так ловко управлял своим телом, что невозможно было проследить мелькание его быстрых ног, при этом отточенными движениями, жестикулируя синхронно руками. Его танец производил фантастическое действие.
При виде этой картины мои плечи непроизвольно распрямились, по спине пробежал холодок, мурашками разливаясь по телу.
Я поднялся выше в гору, ступая по густой траве сквозь тьму. То, стихая, то громче доносились возгласы веселой компании. Прохладный, свежий воздух, богатый кислородом, наполнял мне грудь, придавая силы.
Мириады звезд на небе тускло озаряли окрестность своим светом. В домах светились окна и кое- где во дворах виднелись затухающие огни. Так, некоторые жители на кострах, следуя древним обычаям, готовят ужин.
Снежные горы, возвышаясь в дали, походили на туманный призрак. Незримые воды Аксая текли в ночи, доносился их неумолкающий рокот. В небе над моей головой, словно брошенное чьей-то волшебной рукой копье, пролетел метеорит, и упал за дальней горой, найдя здесь свой последний приют, прилетевший из глубин Вселенной. Вдруг где-то в лесу завыл волк. Собаки тут же ответили ему громким лаем и его заунывное пение прервалось. Все, все в этом крае прекрасно. Если есть на свете два райских уголка, думал я, то один из них здесь.
Звезды в знак солидарности со мной мигали мне с небес, радостно играя лучами.
«А что, если мне больше не суждено будет увидеть эти красоты», — подумал я. И мне стало невыносимо грустно. Но я знал, где бы я не находился мое сердце останется здесь.
Мне не хотелось уезжать…
Ввиду допоздна проведенных мной прогулок накануне, я встал довольно-таки поздно. Солнце почти в зените сияло с ясного неба. Приготовленный мне невесткой завтрак, давно остывший, стоял накрытый на столе. Умывшись на скорую руку и отхлебнув горячего чая, пользуясь тем, что никого дома нет, я торопливо покинул двор. Аул жил обыденной жизнью. На скамейке соседнего двора сидели старики, о чем то беседуя. Давно выпущенные на волю стада беззаботно паслись на окраине аула. Отовсюду слышалось пение птиц на различные лады. Вдали возвышались снежные горы, прорезав белые облака. У реки резвилась счастливая ребятня. Заметив издали, как мой племянник моет у реки мою машину, я направился к нему, не спеша, проходя соседние дворы, расположенные невпопад. Остановившись возле, сидящих на скамейке стариков, и побеседовав немного с ними, как требует обычай, я продолжил путь.
У ворот ближайшего дома стояло дерево тутовника. Уж очень соблазнительно висели ягоды на нем, что я не смог пройти мимо. Во дворе дома молодая женщина в цветастом халате развешивала стираное белье на натянутую шелковую веревку. Вдруг где-то рядом с ней заплакал грудной ребенок. Она, быстро закинув на веревку остаток белья, вытирая влажные руки о свой халат, подбежала к нему. Сев боком на деревянный низенький стул, откинув левый ворот халата, она взяла его на руки, удобно расположив на своих коленях. Маленький горлопан тут же затих. Его малюсенькая челюсть заходила ходуном. Широко раскрыв свои глазенки, он пристально взирал на свою мать, испытывая умиленное блаженство, то и дело время от времени впиваясь пальцами своей ручонки в ее халат. Я уже собрался было незаметно удалиться, как вдруг мать ребенка, тихо раскачиваясь на стуле, запела грустную песню. Что- то сладостное заныло в моей груди. Неведомая сила сдавила мне грудь, я не мог шевельнуться, мои ноги меня не слушались. Я никогда прежде не слышал такое чудное пение. Только пение райских ангелов могло сравниться с ней. Я не разобрал слова ее песни, но ее грустная мелодия навсегда врезалась в мою память и останется в ней до скончания дней моих. Нет ничего прекраснее на свете, чем женщина с ребенком на руках. Не это ли высший эталон человеческого бытия? Ничто с ней не сравнится и ничто в мире не противостоит ей. Поистине мать – великое слово. И нет выше звания на земле! Поэты слагали в ее честь прекрасные творения, великие живописцы запечатлели ее образ на бессмертных полотнах. А чем мы пожертвовали ради нее? Благодаря ей мы приходим в этот мир и под ее чуткой опекой идем по жизни. В неоплатном долгу мы перед ней.
Немного придя в себя, я побрел прочь, стараясь не быть замеченным, как вор ночной трепещущий быть застигнутым врасплох. По мере моего удаления, пение горянки затихало. При виде идущих мне на встречу людей, благо они меня не заметили, я, резко свернув с дороги, начал спускаться по крутому склону. Спуск был довольно опасным, но мне не хотелось никого видеть. Держась за выступы пород и редкие кусты, я, наконец, спустился вниз, раз, другой чуть было не сорвавшись. Отряхнувшись основательно, на ходу снимая рубашку, я подошел к речке и умылся по пояс. Племянник, закончив мыть машину, делал влажную уборку в салоне. Чистый кузов блестел под лучами солнца. Так у дилеров полируют машины, завлекая доверчивых покупателей. Я достал крупную купюру, сунул в передний карман рубашки племяннику. Он начал было отпираться, отказываясь от денег, но я сделал повелительный жест рукой и он не стал мне перечить.
-Поехали! – сказал я Усману, садясь в машину.
-Я останусь. Хочу искупаться, — ответил он.
-Вода же холодная, как же ты будешь купаться? – спросил я.
И он показал в сторону, где на изгибе речки, вода струйкой стекала в сторону, образовав не большой водоем. На дне его сверкали разноцветные камни.
«Оставлю тогда тебе машину, Усман. Я пойду, прогуляюсь один», — сказал я. Он обрадовался моему решению, вероятно, заполучив возможность пощеголять перед сверстниками.
Проходя по густой траве, я не спеша подымался на возвышенность. Расцветшие кусты сирени наполняли воздух своим благоуханием. Гроздья дикого виноградника виднелись сквозь листья в капельках влаги. Под легким дуновением ветерка многочисленные ромашки приветливо кивали мне отовсюду. Сидя на кустике, какая-то птичка во все горло распевала громкую песнь, понятную только ей, вероятно, зазывая безответную подружку. Дикие пчелы, перелетая с цветка на цветок, жужжа, выполняли свою важную работу. Густой лес на противоположном скате гор смутно виднелся сквозь легкий туман. Белое облако медленно проплывало по небу, бросая на землю одинокую тень. Два орла поодаль друг от друга, прямо над моей головой нарезали круги, едва шевеля крылами.
Сам того не заметив, я оказался на другом конце аула. На окраине стояли несколько домов, примкнувшие к горам, грунтовая дорога проходила мимо них, извиваясь. По ней шел глубокий старик, опираясь на деревянную трость. Сидящие на скамейке соседнего дома двое ребят встали как по команде, выказывая свое почтение. Старик кивком головы поблагодарил их, проходя мимо. Те оставались стоять, пока старик не прошел вовсе.
«Эй, Саид», — окликнул старик, подходя к следующему дому, молодого человека, который возился у забора, выполняя какую то работу. Они обменялись несколькими фразами, и старик продолжил свой путь. Я узнал этого парня, это был тот самый молодой человек, который отплясывал накануне в соседнем дворе. Я подошел к нему и, поздоровавшись, спросил: «А не тот ли ты Саид, что танцевал вчера на вечеринке?». «Да, я…», — смущенно улыбаясь, отвечал он.
«Ты превосходно танцуешь. Где ты так научился?»,- спросил я, подстрекаемый любопытством.
«А что тут учиться?! Стоит встречному захлопать в ладоши в определенном ритме и любой мальчишка, если он уже стоит на ногах, тут же пустится в пляс»,- отвечал он.
Я не стал с ним спорить. С видом знатока я проверил вкопанный им столб. Он стоял мертво. Широко открыв калитку, Саид пригласил меня в гости. (Из всех народов Кавказа, чеченцы особо отличаются гостеприимством). Я принял его приглашение. Во дворе стояли ухоженные фруктовые деревья различных сортов. Прогнувшиеся ветви от обилия плодов черешни, вишни и абрикосов, опирались на установленные подпорки. К небольшому дому примыкал навес крытый шифером, с открытыми балками. Под навесом у металлической растопленной печи, ютилась женщина, мать Саида, размешивая тесто, закатав рукава цветастого платья. «Как раз ко времени гость, — приветливо улыбаясь, сказала она. Скоро будут чепилгаш — (чеченское национальное кушанье), а пока, Саид, угости гостя чаем». На углу печки стоял эмалированный чайник, сердито выпуская пар. Саид налил кипятка в маленький чайник, предварительно бросив в нее заварки. Видя, как я любуюсь на крупные и многочисленные черешни, Саид нарвал мне полную чашу, а сам и не притронулся. Мать Саида добродушная и бойкая женщина Луиза, лет пятидесяти живо суетилась, боясь, что я уйду раньше времени.
Вдруг откуда-то во двор вбежал маленький теленок с оберегом в ленточке на шее, погоняемый псом породы кавказской овчарки. Собака накинулась на теленка, чуть не сбив его с ног и тут же отбежав под дерево, присела, высунув язык и наблюдая за теленком. Тот, оправившись, боком запрыгал в его сторону на всех четырех ногах, не сгибая колени, как заведенный механизм.
«Валлах! (клятвенный возглас по-чеченски)», — произнес Саид, глядя на них. Честное слово, они часами так могут играть». Заметив меня, пес подбежал ко мне, но Саид громко его окликнул: «Нельзя!», — и тот остановился возле меня, подчиняясь команде. Затем он осторожно обнюхал мою руку и облизал ее несколько раз своим влажным языком. «Ну, все. Теперь ты ему друг!», — произнес Саид. «Хорошо, когда собака друг», в сердцах ответил я, и с грустью подумал, «Плохо, когда наоборот».
Саид пригласил меня в дом, указав в комнату, и сам вошел следом, неся заварочный чайник и чайник с кипятком. В небольшой, но уютно обставленной комнате, у стенки стояли полки с множеством книг. В углу телевизор и простой диван с низким столиком и стульями, и вся обстановка. Сквозь проем открытого окна вид на улицу выглядел как нарисованная цветная картина, чьей-то умелой рукой. На толстой ветке орехового дерева сидел пушистый кот, равнодушно наблюдая за псом с теленком, всем своим видом давая понять, что ему вовсе не интересны их глупые игры. Более того, что он и не думает в них принять какое либо участие.
Вдруг мимо окна промелькнула чья-то тень, и в дверях показался мальчишка лет пяти-шести. «Саид», — произнес он, тяжело дыша, бросив на меня недоуменный взгляд, — « Ибрагим сказал, чтоб ты дал ему какую-нибудь книжку». «Не дам»,- коротко отвечал Саид, нагнувшись, наливая в кружки чай, и не глядя в его сторону. «Я давал ему Светония Транквилла, где он».
-Ибрагим? Дома, — отвечал тот.
-Зачем мне твой Ибрагим? Я про книжку говорю.
-Не знаю, — отвечал мальчик, пожимая плечами.
-Вот и я не знаю. Пусть сперва вернет ту, а потом посмотрим.
Мальчик ушел, виновато оглядываясь, а Саид не унимался. «Не пойму я тех, кому как людям даешь вещь, а они возвращать забывают или не чтут нужным это сделать. Мне разве даром это все досталось?» Он подошел к полкам с книгами, перебирая их руками. Было видно, что Саид дорожит ими. И действительно у него была не плохая коллекция. Его налитый в кружку чай, клубясь парами остывал. «Я про каждую книгу в отдельности могу рассказать, как она мне досталась. Несколько уже ушли с концами», — с досадой говорил он. Тут вошла Луиза и поставила на стол чепилгаш в широком блюдце. Комната наполнилась аппетитным запахом лепешек.
«Ешьте на здоровье», — сказала она, радушно улыбаясь, и затем вышла во двор. Мы с Саидом поели с удовольствием.
-Цезарь! – крикнул во двор Саид. И тут же возле двери появился пес, и следом разгоряченный теленок. Саид выложил им оставшиеся от нас несколько лепешек и те их быстро поедали, отталкивая друг друга. Отблагодарив хозяйку за вкусное кушанье, я неторопливо направился к калитке. Саид шел рядом, провожая меня. Выйдя на улицу, мы пошли по дороге, ведущей на пригорок. Саид следовал рядом, о чем то беседуя. Заметив, что мы уходим, Цезарь, перемахнув через забор, увязался за нами. Маленький теленок, глядя сквозь щель забора, провожал нас недоуменным взглядом. Мы направились к тени растущего на самой вершине одинокого дуба. Весь аул был виден отсюда. Большинство домов утопали в зелени деревьев и были видны только их кровли из шифера.
Саид оказался интересным собеседником. Он затрагивал такие тонкие темы, и я, глядя на него, не мог понять, откуда он это все знает, живя в такой глуши. Саид был молодой человек двадцати двух лет, выше среднего роста, широк в плечах и недурно сложен. Он имел длинные, стройные ноги, легко и непринужденно владел своим телом. Ловкость его движений меня поражала. Когда мы поднялись наверх, я заметил, что у него не было одышки. Цезарь, заметив белку, погнался за ней. Но та, взобравшись по стволу дуба, развернувшись вниз головой, издевательски наблюдала за псом.
Мы присели на травку в тени увесистого дуба. Под слабым дуновеньем ветерка многочисленные листья дуба над нами дружно шелестели.
Кажется, добродушная улыбка с открытого лица Саида никогда не исчезала. Я, сам не заметив, расположился к нему, будто был с ним знаком давно. Мне казалось, он никогда не прошел бы мимо ближнего, если бы понадобилась его помощь, по причине доброты души своей и большого человеческого сердца. Что надо заметить, большая редкость в наше непростое время. Вероятно, про таких говорят: «Я пошел бы с ним в разведку». «Саид, вот если бы ты не курил, тебе цены бы не было»,- говорил я ему. Он в ответ громко смеялся, но сказал, что бросит.
Из леса, направляясь к аулу, шел какой-то парень, и Саид, заметив его, сказал мне: «Побудь здесь, я мигом, и побежал к нему (на чеченском нет обращения на ВЫ)». Цезарь хотел было последовать за ним, но Саид крикнул: «Сидеть!»,- и собака осталась на месте, как вкопанная. Пока Саид отсутствовал, Цезарь ни разу не отвел от него пристального взгляда, и только поскуливал, перебирая передними лапами. Я трепал его и гладил по голове, стараясь успокоить. Он не реагировал, только изредка шевелил короткими ушами.
«Да, приятель, похоже, побывал ты в каких- то переделках»,- произнес я вслух, заметив на груди Цезаря след от какой-то раны. Саид быстро вернулся и начал, играясь, теребить пса.
«А что у него за след на груди», — спросил я Саида, не думая, что заданный мною вопрос, станет предлогом целого рассказа.
«Было дело»,- с грустью отвечал Саид, глядя куда-то вдаль.
Солнце с зенита медленно катилось к закату. На противоположной стороне горного хребта, на открытом поле, беззаботно паслись стада под присмотром пастухов. Вблизи снежной горы висело неподвижное белое облако, как заблудшая овечка, отставшая от отары. Чуть слышно текли внизу воды Аксая, о чем- то споря с прибрежными скалами. Множество цветов на склонах, виднелись издали, создавая яркий контраст. Вдруг мимо нас пробежал крупный заяц по открытому полю. Цезарь вскочил на ноги при виде его, но Саид придержал пса, ухватившись за загривок. «Сиди! Мы его еще добудем»,- произнес он. Цезарь несколько раз громко гавкнул вслед косому, и тот, ускорив бег, скрылся в ближайшем лесу. «И как же вы его добудете, если его уже не видать?»,- спросил я. «Ничего, мы с Цезарем старые охотники, всякое бывало»,- протяжно произнес Саид. Погладив Цезаря по голове и неторопливо проведя рукой по его груди, Саид начал рассказывать.
«Как — то раз мы отправились с Цезарем на охоту, вот за теми лесистыми горами. Это было два года тому назад. День был на редкость не совсем удачным, правда, я подстрелил небольшую утку из своего короткого одноствольного ружья. Начало вечереть, и мы с Цезарем собрались в обратный путь, как вдруг вдалеке я заметил на поляне одинокую косулю. Цезарь замер, видя, что я целюсь. И в ту же секунду, испугавшись чего-то, косуля, сделав огромный прыжок, пробежав между кустов, скрылась в лесу.
«Ладно, Цезарь, — произнес я с досадой,- завтра мы ее достанем». Следуя домой, я всю дорогу ломал голову, не понимая, что ее могло спугнуть. На второй день, взяв ружье и патронов с картечью и пулями, ближе к обеду, я собрался на то же место. Выходя из дома, я заметил, что Цезаря нет во дворе. Особо я не придал тому значения, полагая, что он где- то поблизости. Отойдя на некоторое расстояние, я окликнул его. Но он не появился. Я продолжил путь, зная, что он меня все равно догонит. На душе, почему то было неспокойно, и непонятная тревога донимала меня. Я успокаивал себя тем, что такие прогулки мне не в диковинку, да и Цезарь меня ни разу не подводил. Пройдя по висячему мосту, обернувшись, я еще раз позвал своего друга. Но Цезарь не появился снова. «Догонит»,- подумал я и отправился дальше, время от времени оборачиваясь и окликая его. Цезаря все не было. «Прибежит, все равно прибежит», — произнес я вслух, продолжая подыматься сквозь зеленый лес на противоположную гору, иногда останавливаясь на полянах, балуясь крупной земляникой и спелыми плодами, висящими на деревьях.
Наконец, добравшись на самую вершину горы, я долго стоял, всматриваясь вдаль в сторону аула. «Цезаааарь»,- крикнул я что было силы, приложив руку с наветренной стороны. Мой голос долгим эхом отозвался по ущелью, медленно умирая. Я застегнул все пуговицы на своей теплой куртке, я взял ее, зная, что в горах вечерами прохладно, и присел на землю с пышной травой, вглядываясь вдаль.
Рассказ Саида вначале мне казавшийся обыденным, все более привлекал мое внимание. Я слушал его с нарастающим интересом, часто глядя на него проникновенным взглядом.
«Солнце заходило за горизонт»,- продолжал Саид, «От его лучей вершины скал светились, и вечерняя тень медленно поглощала их блеск. Пик снежной горы светился, как наконечник копья, отражая последний луч. Далеко внизу отара овец смотрелась как белая масса, будто облако, упавшее с вышины.
Неслышно текли воды горного Аксая, орошая прохладной влагой прибрежные скалы. Прозрачный туман, лениво спускаясь по скалистым хребтам, окутывал вершины густого леса.
Затушив окурок, вдавив его в землю каблуком своего ботинка, я стал спускаться по противоположному склону хребта. И вскоре оказался на том самом месте, где накануне видел лань. Вдруг мое внимание привлекло какое-то движение за кустами, стоящими впереди. Скинув ружье и держа его наготове, я начал приближаться. Вскоре мне открылась следующая картина. Две рыси, вероятно, только что, завалив косулю, спешно ее разделывали. Заметив меня, они завыли, скаля острые клыки. Один хищник, более крупный, злобно рыча, начал отходить в сторону по кругу.
Вторая кошка, словно с цепи сорвавшийся пес, разбежавшись, накинулась на меня, сделав огромный прыжок. Я скинул ружье и, не успев прицелиться, нажал на курок. Раздался выстрел, пробудив окрестность. На ближайшем дереве сидевшие несколько птиц, вспорхнули вверх и с шумом улетели. Хищник упал у моих ног. Пуля, угодив между его передних лап, прошла навылет, раздробив позвоночник. В дикой злобе, хватая землю вперемежку с травой, он крутился вокруг собственной оси как юла. Через несколько мгновений он затих. Глаза с расширяющимися зрачками, смотрели сквозь меня куда-то вдаль. Я быстро перезарядил ружье и начал продвигаться дальше, соблюдая осторожность. Сердце бешено колотилось в груди моей, кровь больно била по вискам. Я знал, второй хищник не ушел далеко, он ни за что не оставит свою добычу непрошенному гостю.
И вот я оказался на месте, где только что произошла кровавая драма. Бедная косуля лежала разодранная, шел пар из ее огромной раны на боку. В широко раскрытых глазах застыл ужас, кровавая капля медленно стекала из ока.
Краем уха я уловил рядом за собой легкое движение. Сильный удар в спину сбил меня с ног. Я перелетел через лежащую косулю и покатился по траве. Ружье выпало из моих рук и упало в траву. Земля и небо быстро сменялись перед глазами. Я остановился, ударившись затылком о камень, и тут же острые клыки в широко раскрытой пасти хищника возникли прямо перед моим лицом, готовые вонзиться мне в шею. Чудом успел я подставить предплечье и в мертвой хватке челюсти хищника сомкнулись на моей руке. Не смотря на то, что на мне была толстая куртка, острая боль пронзила все мое тело. Свирепый, полный ненависти взгляд хищника смотрел в упор, прожигая насквозь. Я никогда не был так близок от смерти. Вся моя жизнь пронеслась у меня перед глазами, включая самые незначительные эпизоды, о которых я давно забыл.
Вдруг, появившись, словно из-под земли Цезарь, с рыком накинулся на хищника и буквально смел его с меня. Его атака была столь стремительной, что они оба пролетели по воздуху метров шесть-семь. Завязалась ожесточенная схватка. Я, лежа на спине, отталкиваясь ногами, отполз прочь. Как можно быстрее отыскав в траве свое ружье, я подбежал к ним. Я бегал вокруг них, напрасно силясь поймать хищника в прицел. Вдруг прекратив сражаться, они буквально в метре друг от друга заходили по кругу, злобно рыча, обнажая клыки, каждый оценивая противника. Я, уже поймав хищника в прицел, хотел было нажать на курок, как схватка возобновилась с новой силой. Опавшая листва, клочья травы, все вращалось вокруг них, словно смерч, опустившись сверху, сопровождал их быстрое передвижение по траве. Хищник был ловок и силен, но Цезарь не уступал ему. Зная, что его собственная жизнь и жизнь его хозяина зависит от исхода поединка, Цезарь совершал невероятное. Казалось, все гены его далеких предков, проснувшись, сошлись в нем в эти минуты. Я не узнавал его, потому что раньше никогда не видел его таким. Он не был похож на прежнего Цезаря, он походил на дикое животное, полный безграничной ярости.
«Одно себе не прощу», — с досадой произнес Саид. Я накануне коротко обстриг его, что б ему не так жарко было под летним солнцем. Через мгновение он продолжал. Вдруг хищник, впившись в грудь Цезаря, вырвал с него кусок плоти. Цезарь жалобно заскулил и опрокинулся. Кровь брызнула из его раны. Хищник, вероятно, подумав, что он победитель, почуяв запах крови, так яростно накинулся на Цезаря, казалось, он его разорвет. Цезарь чудом поймал его шею в своей пасти и резко рванул в сторону. Раздался хруст сломанной шеи, как звук треснувшей скорлупы ореха. Хищник завыл, как человек, получивший смертельный удар, и, завалившись набок, быстро задергал задними лапами, словно хотел от чего-то оттолкнуться, и замер.
Цезарь, все еще рыча, держал его шею в своей пасти мертвой хваткой. Я подбежал к нему, став на колени, кликал его, гладя по голове и по спине. Он, все еще находясь в пылу схватки, рычал, не выпуская из пасти шею мертвой кошки. Наконец, придя в себя, он разжал свои челюсти. Хищник лежал бездыханный, он встретил смерть в честном бою с достойным противником. Цезарь тяжело дышал, кровь обильно текла из его раны. Я обнял его за шею и потянул его к себе на колени, гладил его неистово, прижимал к себе, как маленького ребенка, снова и снова повторяя кличку. Он несколько раз облизал мое лицо своим холодным языком и посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Видишь? Я сделал все, что мог!» И сколько нежности было в его взгляде. Затем он закрыл глаза и уронил свою голову мне на грудь. Голос Саида дрогнул, и он замолчал, отведя взгляд в сторону. Цезарь лежал рядом с нами, положив голову на передние лапы, и куда-то глядел своими умными глазами.
Орел, круживший высоко над ущельем, вдруг камнем пошел вниз, вероятно заметив, чем можно поживиться. День медленно угасал, предчувствуя приближение ночи. Легкий туман, змейкой спускаясь по скалистым хребтам, клубясь, ложился по ущелью белым прозрачным покрывалом. Уж не было слышно пенье птиц, окрестный лес стоял в немом благоговенье. Вся природа, казалось, застыла в ожидании вечерней прохлады.
«А как же случилось», — спросил я Саида,- Что ты не смог отыскать Цезаря, отправляясь на охоту?» «Ах да», — словно очнувшись, произнес он и начал рассказывать. «Уже собравшись на охоту, я зашел в пристрой дома за ружьем, а собака откуда-то заметив меня, прибежала домой и зашла туда, думая, что я там. Мать, в это время, уходя по делам и видя, что я пошел со двора, закрыла дверь снаружи. Вернувшись, домой, услышав, как Цезарь ломится в двери и лает, открыла ему, и он пулей помчался ко мне, вероятно, в ту самую минуту услышав мой зов. Опоздай он несколько секунд, не знаю даже что было бы», — с грустью произнес он. Саид продолжал.
«Видя, что Цезарь истекает кровью, я скинул с себя куртку и рванул на себе рубашку. Пуговицы разлетелись в разные стороны. Я перевязал его, как мог, но рубашка быстро пропиталась кровью. Надев на себя куртку и закинув ружье за спину, я взял Цезаря на руки и поднялся на вершину.
Ночь быстро опускалась на землю. Вся дорога в обратный путь шла на спуск, и я только успевал переставлять ноги, изредка останавливаясь на короткую передышку. Цезарь иногда слабо поскуливал, тяжело дыша. Его рана сочилась, я весь был в его крови. Когда мы, наконец, добрались до места, во всех окнах горел свет, и звезды светились на небе. Я шел, неся на руках своего друга, как самое дорогое существо на свете, направляясь к дому, где находился медпункт. Молодой приезжий медик жил в том же доме в отдельной комнате.
«Лишь бы он был дома», — как заклинание твердил я. В его окнах было темно. И вот добравшись, я положил пса на крылечке веранды и постучал в дверь. Не дожидаясь, что мне откроют, я с силой потянул на себя дверь. Дверная ручка осталась у меня в руке.
«Кто там?», — послышался голос изнутри. Я воспрянул духом. «Селим, открой!», — громко ответил я, — «Мне нужна твоя помощь». Он открыл дверь, и свет из противоположной комнаты ударил мне в глаза. «Что с тобой?», — спросил Селим, кинув на меня тревожный взгляд. «Со мной ничего, моя собака ранена, она умирает», — быстро ответил я. Селим недовольно поморщился, что то соображая. «Спаси Цезаря, Селим!», — сказал я, взяв его за предплечье, — «Я все для тебя сделаю, что ты пожелаешь. Он мне жизнь спас». Селим, почесал затылок и лениво произнес: «Ничего мне не надо», — и бросив на меня взгляд поверх очков, добавил, «Говоришь жизнь спас? Что ж, попробуем и мы не ударить в грязь лицом. Занеси его на веранду и положи на те деревянные нары», — произнес Селим, включив свет, и сам ушел в свое рабочее помещение. Через секунды Цезарь лежал на указанном месте. Селим вышел в белом халате и зачем-то надев на голову белый колпак, он нес в руке какой-то чемоданчик. «Ты мне не нужен», — произнес Селим, кивком головы указав на дверь. Я вышел, прикрыв ее за собой.
По грунтовой дороге вдоль плетеного забора шел вниз какой-то паренек. «Эй, Азамат,» — крикнул я ему, узнав его. Это был мальчик лет одиннадцати и жил с нами по соседству. Услышав мой окрик, он вздрогнул, и резко повернувшись, спросил: «Что случилось, Саид?» Не дожидаясь моего ответа, он, ловко сиганув через забор, подбежал ко мне. Окинув меня с ног до головы широко раскрытыми глазами, он повторил свой вопрос. «Цезарь серьезно ранен, он потерял много крови. Выживет или нет, не известно. Селим, занимается им», — ответил я. Азамат оторопел: он любил Цезаря. Когда Азамату было лет пять, я взял Цезаря маленьким щенком у знакомого пастуха. Они, можно сказать, росли вместе. Азамат хотел что-то сказать, я жестом руки остановил его, сказав, что потом все объясню. «Послушай, Азамат», — сказал я, — Сбегай ко мне домой, в шкафу висит разная одежда, принеси мне какую-нибудь рубашку. Наверху лежат спрятанные от глаз матери сигареты, увидишь, прихвати пачку». Азамат рванул с места и тут же исчез. К моему удивлению Азамат вернулся вскорости, запыхавшись. Он нес в руке полуторалитровую пластиковую бутылку. «Что это? — спросил я, снимая с себя куртку. «Я набрал дождевой воды из бочки, что бы ты мог умыться», — отвечал он. Я кинул на него взгляд и в душе поблагодарил Азамата, за его сметливость, так как, он избавил меня от необходимости сходить на речку, что бы привести себя в порядок. Умывшись с его помощью, я надел чистую рубашку. «Будешь идти, Азамат, повесь куртку на столб забора у нашей калитки», — сказал я, вручая ему свою куртку. Можно я с тобой побуду?», — умиленно глядя на меня, произнес он. «Нет, иди домой уже поздно», — ответил я. Азамат ушел, порой оборачиваясь назад, медленно исчезая в ночном тумане.
Я прикурил сигарету и затянулся. Никотин расслабляюще ударил в голову. Откуда-то пробравшись сквозь проем в заборе, появился кот, сверкая глазами. Вдруг он замер, подняв голову, глядя в траву у тропинки. Резкий прыжок и он вернулся на тропинку, держа в зубах пойманную мышку. Он прошел мимо меня важный и скупой, исчезнув в ближайших кустах.
В некоторых домах потухли огни, редкие прохожие иногда появлялись на дороге. Я сидел на ступеньках крыльца, снова и снова прокручивая в голове события прошедшего дня. Изредка доносилась приглушенная возня Селима, изнутри веранды. Наконец, со скрипом открылась дверь и на пороге появился Селим, вытирая руки. На его халате виднелись пятна крови. «Ну что, Селим?», — не дожидаясь его вердикта, спросил я, бросившись к нему. «Все хорошо», — тяжело вздохнув произнес Селим. Я обхватил его за плечи и крепко прижал к себе, не в силах скрыть свою радость. Его позвонки сверху донизу хрустнули.
«Но-но, хочешь раздавить меня?» — вскрикнул Селим, отпрянул назад и, недовольно глядя на меня, разминал плечи. Я взял его за предплечье и стараясь всеми силами скрыть свои эмоции, произнес в сердцах: Баркалла, (спасибо – по-чеченски) тебе, Селим, огромное тебе баркалла!». «Да, что там?!»- сухо отвечал Селим, достав из кармана какой-то лоскут, протирая очки и глядя в сторону. Я просто сделал то, что должен был сделать. Отчасти я еще и ветеринар». Снова сделав глубокий вздох: «Тяжелый был день», — произнес Селим. Два раза пришлось идти в соседний аул: там нет врача. Еще ты, на ночь глядя со своим другом. Пусть он лежит там. Я зафиксировал его на всякий случай, он будет спать. А завтра, вернее, сегодня утром приходи, Саид. Может я тебе и отдам его, посмотрим»,- произнес Селим, после короткой паузы. Я хотел еще хотел сказать слова благодарности, но ком застрял у меня в горле, от переполненных радостных чувств. Да и не было на языке людей слов, коими я смог бы всецело выразить всю мою благодарность Селиму. «Ладно, поздно уже. И ты иди отдыхать», — произнес Селим и повернувшись, пошел в дом. Дверь тихо скрипнула за ним, закрывшись на задвижку.
Я стал расхаживаться во дворе, неторопливо шагая по тропинке. На душе у меня было легко и спокойно, будто тяжелый камень свалился с моих плеч. Мне казалось, счастливее меня никого нет на свете. В домах давно погасли огни, только в одном на вершине горы еще долго светилось окно, как спасительный маяк. Невообразимое число звезд светилось на небе, тускло озаряя ночной мир. Где-то, журча, текли воды Аксая, о чем-то щебеча с прибрежными скалами. Скалистые исполины, объятые сном, взирали в безбрежную высь, дыша ночной прохладой. Вдали снежная гора, возвышаясь, смотрелась как туманный призрак. Уснувший по горам лес, смутно виднелся в ночи. Где-то, глухо ухнув, прокричала сова. Лай собак изредка нарушал немую тишину.
Я сел на ступеньки крыльца, положив голову на сложенные руки на подогнутых коленях. За забором начинался лес, уходящий в гору. От легкого дуновения ветерка, листья на деревьях, убаюкивая, шелестели. Меня сморил сон. Снилось мне будто Азамат, растянув мою окровавленную рубашку на веревке у нас во дворе, льет на нее воду из той же бутылки. Рубашка на глазах преображалась. Вдруг за тем появился Цезарь, погоняя рысь. Движения у них были медленные и скованные. Через мгновение дикая кошка, превратившись в зайца, нырнула в кусты. Цезарь, сделав медленный, дугообразный прыжок исчез в тех же кустах. Он, тут же появившись, присел на задние лапы, держа в пасти трепещущегося зайца. Старший брат произнес, откуда-то обратившись ко мне: «Азамат сказал, что видел тебя в ауле, и потому мы не стали тебя искать». Не знаю, сколько я проспал, вдруг скрип открывающейся двери вернул меня в реальность. Селим, шаркая тапками, прошел мимо двери веранды и направился в сторону Цезаря. Некоторое время, постояв возле него, он произнес еле слышно: «Хороший мальчик, хороший», — и направился обратно. Я, полагая, что он будет выходить, на цыпочках прошел на торец веранды и стал у окна. Форточка окна открылась, слабо скрипнув, чиркнула зажигалка. Селим, прикурил сигарету, выдыхая в открытый проем. Запах дыма ударил мне в ноздри. Сделав несколько затяжек, Селим, потушил сигарету, с усилием вдавив в пепельницу стоящей на подоконнике. Он не спеша прошел в свою комнату, туго подтянув дверь.
Я зачем- то так же на цыпочках вернулся на свое прежнее место. Сидя на ступеньке, глядя в землю: «Надо же», — думал я, — Селим не поленился в раннее утро встать и инстинктивно, может быть, следуя своему профессиональному долгу, вышел, чтобы осмотреть своего пациента, хотя и не человека вовсе. Я его еще больше зауважал в эту минуту, и никогда не забывал его добрый поступок. «Хорошо, когда люди помнят доброту», — подумал я,- И плохо, когда часто скупясь в выражениях, они не говорят об этом друг другу, а напрасно». Саид продолжал свой рассказ.
«Наступило утро. Ночь неохотно уступала свои права наступающему дню. Звезды гасли в небе при виде подымающегося солнца, ослепленные его светом. Громкое пение домашней птицы раздавалось отовсюду, оглашая окрестность. Снежные исполины, отражая солнечный блеск, светились фосфорическим светом. С вершин скалистых гор быстро спускалась холодная тень, трусливо убегая от лучей восходящего солнца. Некоторые жители возились во дворах. Уснувший в ущелье туман, поднимаясь парами вверх, исчезал, обнажая в низовьях лес и бессонные воды Аксая. Дремавшие повсюду дикие цветы, охотно распускали свои лепестки навстречу теплым лучам солнца. Капли утренней росы блестели на траве, как рассыпанные бриллианты. Туманная влага испарялась, клубя парами, обнажая гранитные уступы скал. Далекие водопады смутно проглядывались сквозь пелену утреннего тумана. Боевые башни гордо возвышались на скалах, как молчаливые стражники, с честью отстоявшие ночную вахту.
Вдруг скрипнула дверь, и на площадке веранды появился заспанный Селим. «А, ты уже здесь?», — произнес он, увидев меня, стоящего у калитки ворот. Заметив поставленное еще с ночи у стенки веранды ружье, понял, что я никуда не уходил. Он на несколько секунд задержал на мне взгляд и произнес: «С твоим другом все в порядке. Он все еще спит, а это хороший знак». «Можно мне на него посмотреть, Селим?», — спросил я взволнованным голосом. «Конечно», — тихо произнес Селим. Я подбежал к двери веранды. Цезарь лежал на боку, укрытый старым одеялом, и ровно дышал. Я хотел подойти к нему, но Селим жестом руки остановил меня, сказав: «Не буди его, пусть спит. Приходи в обед. Я вручу тебе его и дам некоторые рекомендации».
В обед вместе с Азаматом мы забрали Цезаря. Я нес его на руках и Азамат, бегая вокруг, заходя то с одной, то с другой стороны, пытался мне помочь. Цезарь, вывалив набок язык, мутными глазами озирался по сторонам, словно видел мир впервые. Азамат целыми днями, как с маленьким ребенком, возился с ним. Размоченным в бульоне хлебом Азамат кормил своего друга с превеликим удовольствием, проявляя большую заботу. Цезарь быстро поправлялся. Много раз ходили мы и после на охоту и всякое бывало. Но тот злополучный вечер я не забуду никогда, да и Цезарь думаю тоже», — произнес Саид, заканчивая свой рассказ, теребя пса и, разжав ему челюсти, проверил клыки.
Цезарь, освободившись, громко гавкнул, словно соглашаясь с ним. Мы даже и не заметили, что уже стемнело, и пора было расходиться по домам. Мы с Саидом пожали друг другу руки и крепко обнялись, как старые друзья. Опустившись на колени, я еще долго теребил и гладил Цезаря. Он то и дело норовил, играясь, поймать в пасть мои руки, и тут же облизывал их своим влажным языком. Саид с Цезарем уходили не спеша по густой траве в сторону дома. Цезарь бегал вокруг своего хозяина, играясь и издавая громкий лай. Саид, обернувшись, помахал мне рукой напоследок. Я ему ответил. Прохладный воздух пронизывал меня, придавая бодрость. Мне было грустно, так быстро подружившись с Саидом и его другом, так же быстро с ними расставаться. И потому я все еще стоял, всматриваясь им в след, провожая их долгим взглядом, пока они не скрылись в ночи.